Профессиональная болезнь
В работе с невоцерковленными молодыми людьми одного языка богословия почти всегда недостаточно. Поэтому миссионеру просто необходимо уметь использовать в беседе образы и целые смысловые конструкции из иных сфер современной жизни – кинематографа, науки, компьютерного мира и т. д. При умелом подходе в миссионерских целях с успехом можно использовать даже анекдоты.
И вот, как-то пролистывая стопочку свежих сборников юмора в поисках подходящего материала, я наткнулся на анекдот, смысл которого заставил меня задуматься…
Мужик работал диктором. Он провел прямой эфир на радио, начитал на пленку текст для какого-то объявления, поработал в «озвучке» рекламного ролика… И вот, в конце рабочего дня, приходит он домой.
Жена рада, старается сделать все получше: на стол накрыла, любимый борщ сварила, красивую музыку включила… А у мужа – никакой реакции! Жена даже «100 грамм» на стол поставила, а муж все сидит, да ест молча. Жена, наконец, не выдерживая: «Дорогой, ну что не так?! Чего ты молчишь все время?!» А муж ей в ответ, разводя в недоумении руками: «Так, а что говорить-то? Текста-то нет!»
Признаться, прочитав этот анекдот, я, выражаясь компьютерным термином, просто «подвис»...
Все дело вот в чем. В моей деятельности исключительно важную роль занимает умение находить общий язык с людьми, вести беседу, подбирая точные и аккуратные слова, нравиться собеседнику. И вот, на каком-то этапе, когда вроде бы у меня все это стало неплохо получаться, я обнаружил, что совершенно не могу применять эти навыки дома!
Долго я мучился над вопросом – почему так? Почему почти со всеми в беседах мне удается проявлять чуть ли не виртуозное владение шпагой слова, а дома эта шпага превращается в какое-то жалкое подобие даже не шпаги, а ржавой кочерги? В процессе поиска ответа сложилась вот такая логическая цепочка: так как все коммуникативные качества являются очень важными в моей деятельности, то они постепенно стали подсознательно восприниматься мною именно как профессиональные качества.
Приходя же домой и следуя желанию отдохнуть, я стараюсь сделать перерыв во всем, что связано с работой. При этом автопилот подсознания доделывает то, то забываю я, и переключает мой мозг в режим «home», блокируя все профессиональные функции. В том числе, и столь необходимые навыки общения! Такая вот профессиональная болезнь, получается.
Но, как сказал некто из мудрых, осознание недостатка есть уже первый шаг к его исправлению. Теперь вот потихонечку, не спеша я учусь почти заново умению говорить с близкими людьми…
(Прямо как в фильме «Аватар»: в своем мире (т. е. дома) главный герой вынужден передвигаться на инвалидной коляске, а в мире, куда его посылают по работе, проявляет чудеса акробатики и ловкости!)

Меньшее зло
     Наш мир немыслим без строгого иерархического порядка, который проявляется буквально во всем – от человеческой речи до государственных объединений: сочетание звуков и слов подчиняется мысли, флора и фауна зависят от климатических условий, государственные учреждения курируются соответствующими министерствами… и так – до бесконечности. Все эти взаимоподчинения тщательно высчитываются, изучаются и классифицируются.
     Но вот наиболее тонкой, деликатной до боли, является зависимость какого-либо важного дела от человека – от одного, конкретно взятого начальствующего лица. Нигде нет столько непредсказуемости, субъективности и противоречивости, как именно в этом!
     Сколько за годы руководства братской деятельностью мне приходилось (как в светском, так и в церковном мире) сталкиваться  с… м-м-м… необычностью и неожиданностью реакции того или иного руководящего работника на просьбу помочь, поддержать полезнейшую инициативу!
     Сколько раз сердце мое щемило от того, что из-за чьей-то теплохладости, равнодушия к церковному делу, тупого упрямства или личных амбиций тормозилось Дело! Обидно бывало до слез, до скрипа зубов, до нецензурных мыслей…
     Ну пусть, пусть лучше человек имел бы какой-то нравственный или личностный изъян, но зато являлся бы прекрасным руководителем, болел бы за Церковь и народ! Я сам бы прикрыл грех его «краем ризы своей» и молился бы о прощении перед Богом, а всякому осуждающему заткнул бы рот! Я убежден, что с «высоконравственного», но недалекого руководителя, который холодностью встречает всякое горящее сердце, спросится во много раз больше, чем даже с монаха, живущего с женщиной, но искренне заботящегося о деле Церкви!
     Ведь личные недостатки или грехи, на мой взгляд, бесконечно более простительны, чем нерадение, приносящее вред Церкви и народу!
     Но так уж мы устроены, что замечаем все больше личное и тайное – чтоб посплетничать, осудить... А вот возвысить голос ради правды или всерьез задуматься о пользе общественной – это не про нас. Потому и мы в начальствующих замечаем лишь что-то мелкое, частное, и сами руководители больше обращают внимание на собственную репутацию «нравственного человека», чем на долг, на глубину своих обязанностей...

     Когда сталкиваюсь с этим – физически испытываю чувство рвоты от праведности, граничащей с лицемерием!

     Ловушка для мозга
     Мне часто приходится беседовать с людьми, которые серьезно задают очень неудобные вопросы. «Почему мир несправедлив? Почему страдают невинные? Почему нет ответа на наши молитвы?» Почему, почему, почему?..

     Зная, что чаще всего волнует взрослых людей, я стараюсь соответствующим образом направлять и свои беседы с молодежью – делаю, так сказать, прививку заранее от мучительных вопросов зрелого возраста. При этом, прежде чем сказать какой-нибудь тезис христианского мировоззрения, я подбираю к нему как можно больше возражений и критики. Соответственно, ищу и контраргументы, чтобы быть готовым к любым спорам и возражениям.

      Но однажды я оказался заложником собственного «оружия»…

     Прорабатывая десятки раз в голове каждую тему беседы, я привык относиться к тезисам примерно так, как повар относится к пищевым ингредиентам, и стал пользоваться ими так, как слесарь пользуется своими инструментами. Вполне естественно, что после этого известные мне аргументы потеряли для меня легкий налет некоей… трансцендентности, что ли? Исчез и балласт авторитетности их возраста и авторства: теперь всякое утверждение для меня стало иметь ценность исключительно само по себе, благодаря своему содержанию, а не сопутствующим сведениям.

     Весь мой арсенал ответов на «сложные» вопросы христианства был у меня в прекрасном состоянии: я знал, в каком случае и какой довод лучше применим, что воспримется собеседниками полностью, а что не подойдет в данной ситуации вообще… Но такой подход неизбежно привел меня к знанию не только сильных сторон каждой апологетической мысли, но и ее недостатков... Впрочем, это меня нисколько не смущало (ведь мы в жизни часто прощаем недостатки себе и тому, что нам дорого).

     Но однажды меня, что называется, «переклинило». Был некий период, когда и без того высокое напряжение моей жизни по разным причинам увеличилось в несколько раз. Размышляя над всем происходящим, я решил попробовать провести разъяснительную беседу сам с собой. Но когда те вопросы, на которые я приобрел навык убедительно, правдиво и – главное – понятно отвечать, стали передо мной, я не нашел ни одного полностью удовлетворяющего меня ответа! Ничто из того, что я знал, не казалось мне абсолютным – во всем я уже находил изъян либо раньше, когда готовился к выступлениям, либо сейчас!

     Признаться, я оказался совершенно не готов к этому. Привыкший быть во всеоружии знания, хитрости и логики, я оказался не то что незащищенным перед самим собой, но даже абсолютно голым! Обнаружив такое положение вещей, я даже на какое-то время перестал говорить с людьми о чем бы то ни было, связанным с христианством: я считал нечестным учить тому, в чем сам хотя бы на долю процента не до конца разобрался.

     Спасаясь от надвигающегося разочарования, я искал ответ всеми силами мозга и души. Но становилось только хуже («Остапа понесло!»). Я, признаться, уже подумал, что «все!» – сейчас будет разваливаться моя вера, которую когда-то я так не просто приобрел»…

     Но весь этот шквал прервал один звонок. Звонил мне ночью знакомый, который вроде и хочет прийти к христианству, но никак не может бросить остатки языческого гнилья, которые прицепились к его сердцу. Я слушал его, мягко говоря, странные речи минут двадцать, пока совершенно ясно не понял (уже в который раз!) одной вещи – с Богом, в христианстве быть безмерно лучше, чем без Него и непонятно где. Ушла сверлившая душу боль непонимания, и я снова смог взглянуть на небо свободными от пелены претензий и слез недоумения глазами…

     Нашел ли я ответы на мучавшие меня вопросы? Думаю, что в привычном смысле нашего ограниченного правилами логики мышления – нет. Скорее, я их прочувствовал. Но главная вещь, которую я вынес для себя из этого урока – это собственным опытом проверенное знание того, что разум может заблудиться без сердца. Как, впрочем, и сердце без разума.